Понятие «норма» является в лингвистике одним из фундаментальных. Феномены, соотносимые с ним, весьма многообразны и могут быть охарактеризованы с разных позиций. В отечественной русистике широкое признание получила точка зрения СИ. Ожегова, согласно которой «норма — это совокупность наиболее пригодных ("правильных", "предпочитаемых") для обслуживания общества средств языка, складывающаяся как результат отбора языковых элементов (лексических, произносительных, морфологических, синтаксических) из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов». В приведенном высказывании адекватно отражена сложная, структурно-аксиологическая природа языковой нормы, определявшая характер практической нормализаторской деятельности филологов Античности, Средневековья, Ренессанса, эпохи Просвещения и ставшая предметом научной рефлексии в современных лингвистических исследованиях.
В XX в. разработка проблем ортологии — языковедческой дисциплины, объектом которой является норма, - осуществлялась в России, Чехии, Германии и в других лингвистических центрах. Российские ученые, развивая идеи В. фон Гумбольдта, Ф. де Соссюра, Л. Ельмслева, Э. Косериу, осмысливали категорию нормы в соотнесении с другими фундаментальными лингвистическими понятиями, придавая таким образом ортологическим исследованиям общетеоретическую значимость. В центре внимания чешских лингвистов
Норма языковая - совокупность языковых средств и правил их употребления, принятая в данном обществе в данную эпоху. Норма противопоставлена системе, понимаемой как присущие тому или иному языку возможности выражения смыслов. Далеко не все из того, что «может» языковая система, «разрешается» языковой нормой. Например, система русского языка предусматривает образование форм 1-го лица единственного числа от всех глаголов, способных иметь личные формы; однако норма «не разрешает» образовывать форму 1-го лица от глаголов победить, убедить (*победю, *побежду, *убедю, *убежду) и «предписывает» обходиться описательными оборотами: сумею (смогу) победить (убедить), одержу победу и т.п.
В лингвистике термин «норма» используется в двух смыслах – широком и узком. В широком смысле под нормой подразумевают традиционно и стихийно сложившиеся способы речи, отличающие данный языковой идиом от других языковых идиомов (в этом понимании норма близка к понятию узуса, т.е. общепринятых, устоявшихся способов использования данного языка). Так, можно говорить о норме применительно к территориальному диалекту: например, нормальным для севернорусских диалектов является оканье, а для южнорусских – аканье. В узком смысле норма – это результат целенаправленной кодификации языкового идиома. Такое понимание нормы неразрывно связано с понятием литературного языка, который иначе называют нормированным или кодифицированным. Территориальный диалект, городское койне, социальные и профессиональные жаргоны не подвергаются кодификации, и поэтому к ним неприменимо понятие нормы в узком смысле этого термина.
Литературная норма отличается рядом свойств: она едина и общеобязательна для всех говорящих на данном языке; она консервативна и направлена на сохранение средств и правил их использования, накопленных в данном обществе предшествующими поколениями. В то же время она не статична, а, во-первых, изменчива во времени и, во-вторых, предусматривает динамическое взаимодействие разных способов языкового выражения в зависимости от условий общения (последнее свойство нормы называют ее коммуникативной целесообразностью).
Единство и общеобязательность нормы проявляются в том, что представители разных социальных слоев и групп, составляющих данное общество, обязаны придерживаться традиционных способов языкового выражения, а также тех правил и предписаний, которые содержатся в грамматиках и словарях и являются результатом кодификации. Отклонение от языковой традиции, от словарных и грамматических правил и рекомендаций считается нарушением нормы и обычно оценивается отрицательно носителями данного литературного языка.
Норма сопряжена с понятием селекции, отбора. В своем развитии литературный язык черпает средства из других разновидностей национального языка – из диалектов, просторечия, жаргонов, но делает это чрезвычайно осторожно. И норма играет в этом процессе роль фильтра: она пропускает в литературное употребление все наиболее выразительное, коммуникативно необходимое и задерживает, отсеивает все случайное, функционально излишнее. Эта селективная и, одновременно, охранительная функция нормы, ее консерватизм – несомненное благо для литературного языка, поскольку служит связующим звеном между культурами разных поколений и разных слоев общества.
Консервативность нормы обеспечивает понятность языка для представителей разных поколений. Норма опирается на традиционные способы использования языка и настороженно относится к языковым новшествам. «Нормой признается то, что было, и отчасти то, что есть, но отнюдь не то, что будет», – писал А.М. Пешковский и так объяснял это свойство и литературной нормы, и самого литературного языка: «Если бы литературное наречие изменялось быстро, то каждое поколение могло бы пользоваться лишь литературой своей да предшествовавшего поколения, много двух. Но при таких условиях не было бы и самой литературы, так как литература всякого поколения создается всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова. Слишком тонкий слой почвы давал бы слишком слабое питание литературным росткам. Консервативность литературного наречия, объединяя века и поколения, создает возможность единой мощной многовековой национальной литературы».
Однако консерватизм нормы не означает ее полной неподвижности во времени. Иное дело, что темп нормативных перемен медленнее, чем развитие данного национального языка в целом. Чем более развита литературная форма языка, чем лучше обслуживает она коммуникативные нужды общества, тем меньше она изменяется от поколения к поколению говорящих. И все же сравнение языка Пушкина и Достоевского да и более поздних писателей с русским языком конца 20 в. обнаруживает различия, свидетельствующие об исторической изменчивости литературной нормы.
В пушкинские времена говорили: дмы, крпусы, сейчас – дом, корпус. Пушкинское «Восстань, пророк...» надо понимать в смысле 'встань', а совсем не в смысле 'подними восстание'. В рассказе Ф.М.Достоевского Хозяйка читаем: «Тут щекотливый Ярослав Ильич... вопросительным взглядом устремился на Мурина». Современный читатель догадывается, конечно, что речь здесь не о том, что герой Достоевского боялся щекотки: щекотливый употреблено в смысле, близком к значению слов деликатный, щепетильный, и применено к человеку, т.е. так, как ни один из носителей современного русского литературного языка его не употребит (обычно: щекотливый вопрос, щекотливое дело). Чехов говорил в телефон (об этом он сообщает в одном из своих писем), а мы – по телефону. А.Н.Толстой, почти наш современник, в одном из своих рассказов описывает действия героя, который «стал следить полет коршунов над лесом». Сейчас сказали бы: стал следить за полетом коршунов.
Изменяться может нормативный статус не только отдельных слов, форм и конструкций, но и определенным образом взаимосвязанных образцов речи. Так произошло, например, с так называемой старомосковской произносительной нормой, которая ко второй половине 20 в. была почти полностью вытеснена новым произношением, более близким к письменному облику слова: вместо, [шы]г, [жы]р, ве[р']х, четв[р']г, т[хъ]и, стр[гъ]й, подд[къ]вать, слво[шн]ое (масло) подавляющее большинство носителей русского литературного языка стало говорить , [ш"]г, [ж"]р, ве[р]х, четв[р]г, т[х'и]й, стр[г'и]й, подд[к'и]вать, слво[чн]ое (масло) и т.д.
Источники обновления литературной нормы многообразны. Прежде всего, это живая, звучащая речь. Она подвижна, текуча, в ней совсем не редкость то, что не одобряется официальной нормой, – необычное ударение, свежее словцо, которого нет в словарях, синтаксический оборот, не предусмотренный грамматикой. При неоднократном повторении многими людьми новшества могут проникать в литературный обиход и составлять конкуренцию фактам, освященным традицией. Так возникают варианты: рядом с вы првы появляется вы прав; с формами констркторы, цхи соседствуют конструктор, цех; традиционное обусловливать вытесняется новым обуславливать; жаргонные слова беспредел и тусовка мелькают в речи тех, кого общество привыкло считать образцовыми носителями литературной нормы; никого уже не удивляет, что можно указывать о чем – вместо традиционно правильных конструкций указывать что и указывать на что.
Источником изменений в литературной норме могут служить местные говоры, городское просторечие, социальные жаргоны, а также другие языки. Так, в 1920–1930-е годы словарь русского литературного языка пополнился словами глухомань, новосёл, затемно, морока, муторно, обеднять, отгул и др., которые пришли из диалектов; из просторечия заимствованы слова показуха, заправла, разбазаривать; широкое распространение форм множ. именительного на - (бункер, ) объясняется влиянием на литературный язык профессионально-технической речи. Многочисленные лексические заимствования из других языков, главным образом из английского, расширяющие нормативный русский словарь в конце 20 в., способствуют и тому, что под влиянием иноязычных образцов появляются структурно новые типы слов: кибер-пространство, бизнес-план (традиционными моделями в подобных случаях являются сочетания с прилагательным или несогласованным определением в родит. падеже: кибернетическое пространство, план бизнеса).
В процессе обновления нормы решающее значение имеет не только распространенность, частота того или иного новшества, но и социальная среда, в которой это новшество получает распространение: в общем случае чем выше «общественный вес» той или иной социальной группы, ее престиж в обществе, тем легче инициируемые ею языковые новшества получают распространение в других группах носителей языка. Так, традиционно «законодателем мод» в области литературного произношения и словоупотребления считается интеллигенция, призванная быть основным носителем речевой культуры данного общества. Однако произносительные, грамматические и лексические образцы, принятые в элитарных социальных группах, не всегда имеют преимущество перед образцами, привычными для неэлитарной среды. Например, слово двурушник вошло в литературный язык из нищенского арго, животрепещущий – из речи торговцев рыбой; разрешаемая современным орфоэпическим словарем форма родит. множ. носок, наряду с традиционно-нормативной носков, – несомненная уступка просторечному узусу, из которого форма с нулевой флексией, ранее оценивавшаяся как бесспорно неправильная, распространилась и в среду говорящих литературно. Влиянием просторечной и профессионально-технической среды объясняются и многие другие варианты, допускаемые современной русской литературной нормой: дговор, договор, договорв, переговоры по разоружению, проверка семян на всхожесть и т.п.
Сосуществование в рамках единой нормы вариативных единиц обычно сопровождается процессом их смыслового, стилистического и функционального размежевания, что дает возможность гибко использовать допускаемые нормой языковые средства – в зависимости от целей и условий коммуникации.
Например, формы множ. числа существительного хлеб с ударением на основе: хлбы – обозначают печное изделие, а формы с ударением на окончании: хлеб – злаки; можно сказать и рпоры радио, и рупор радио, но только рпоры идей; в бытовом диалоге можно сообщить о ком-либо, что он сейчас в отпуск, но в официальном документе носитель литературного языка обязан выразиться иначе: находясь в отпуске...; конструкции с кратким прилагательным в роли предикатива – типа Я не голоден, Этот процесс весьма трудоемок сигнализируют о книжности речи, а конструкции с так называемым соположением глагольных форм, напротив, служат яркой приметой разговорного языка: пойду посмотрю; сходи купи молока. Владение нормой предполагает умение говорящего не только говорить правильно и отличать правильные в языковом отношении выражения от неправильных, но и использовать языковые средства уместно – применительно к ситуации общения. Очевидно, например, что деловое письмо нельзя написать, используя слова загодя, мастак, норовить, насмарку, до зарезу и под., фразеологические единицы ни за понюшку табаку, как пить дать, конструкции типа А он и выйди со своим дурацким предложением и т.п. Столь же очевидно, что в обыденном разговоре выглядят чудачеством канцелярские обороты за неимением таковых, вследствие отказа, по причине неизбрания и под. Намеренное же нарушение уместности нормы обычно делается с определенной целью – шутки, насмешки, языковой игры. В этом случае перед нами не ошибка, а речевой прием, свидетельствующий о свободе, с которой человек обращается с языком, сознательно используя его вопреки нормативным установкам. Существуют два типа норм:
1 - определяемые системой языка, т.е. совокупностью всех возможных языковых образований; нарушение их означает выход за пределы возможностей, предоставляемых системой ("белый парта, новый студентами, он будет написать");
2 - определяемые структурой языка; это нормы, накладывающие ограничение на возможности, предоставляемые системой (писальщик, читальщик, овцу, козу).
Критерии нормативности явлений: соответствие модели; употребительность, необходимость следования законам языка. Изменение языка означает замену одной нормы другой. В языке постоянно существует противоречие между нормой - тем, что закреплено как обязательное общим употреблением, и тенденцией - тем, что начинает появляться и распространяться (первое время как редкое). "Когда чувство нормы воспитано у человека, тогда - то он начинает чувствовать всю прелесть обоснованных отступлений от неё у разных хороших писателей" (Л.В. Щерба). Типология языковых норм в структурном аспекте:
- нормы, не зависящие от формы манифестации языка – лексические нормы, словообразовательные нормы, грамматические нормы, текстовые нормы;
- нормы устной речи – фонетические нормы, акцентологические нормы, просодические нормы;
- нормы письменной речи – орфографические нормы, пунктуационные нормы, графические нормы.